Зима...
В окне мелькают заснеженные ели и ещё какие-то деревья - не успеваю рассмотреть.
Вот мимо пробегает большое обледеневшее озеро. Солнце красиво отражается на льду...
Рядом сидит брат и читает какую-то книгу. По названию - похоже, про ракеты.
И вроде всё так хорошо...
Но дома было лучше.
Дома? - усмехается кто-то. - Твой дом в Мюнхене, а там сейчас холод, слякоть и сырость.
Нет. В том, родном доме; моём настоящем доме.
Говорят, что дом - это место, где покоится твоё сердце...
Тогда, получается, мой дом - это поезда?
Нет. Не просто поезда.
В здешних поездах мне почему-то грустно. Хотя почему - почему-то? Я же прекрасно знаю, в чём причина.
Они напоминают мне о моих поездах.
Поездах, где мне было хорошо и спокойно; где я мог забыться сном без сновидений, прислонив голову к прозрачному оконному стеклу; о поездах Аместриса.
Въехали в туман; теперь видно лишь белёсую дымку. Кажется, будто ты никуда не едешь; поезд давно остановился, а у тебя в ушах всё звучит мерный звук колёс.
Или наоборот - что поезд будет ехать бесконечно долго, и время потечёт медленно-медленно, как мёд.
Мёд.
Бабуля Пинако всегда готовила такие вкусные блинчики, а я всегда заедал их мёдом, только что подаренным нам соседкой.
Теперь я понимаю, что чувствовал Ал все эти долгие четыре года, постепенно забывая вкус любимой еды.
Я тоже начинаю забывать.
Я забываю вкус яблочного пирога Уинри, я забываю вкус булок, которые Ал покупал мне перед отъездом из Централа; я забываю вкус печенья, которое готовила бабуля.
На окно упала одна снежинка, другая, третья; начинается снегопад.
Мама говорила, что, когда я родился. точно так же начинался снегопад...
Жаль, что она умерла.
- Брат, ты чего? - голос Ала пробивается будто из-за стены, я с трудом различаю его.
- Ничего... - безразлично ответил я. И вдруг с языка сорвался вопрос, который часто забредал мне в голову. - Скажи, а ты привык к этому миру?
Откуда-то я знаю, что он опустил глаза.
- Знаешь, в соседнем купе едет старшина Фьюри. - вместо ответа, шепчет он.
Я вздрогнул.
- А ты, братик? - с хрипотцой спросил меня брат - он простудился на морозе...
- За четыре года привыкаешь к чему угодно... - протягиваю я и отрываю себя от опротивевшего пейзажа - белого, бесконечного облака, в котором мы ехали, - и смотрю на брата.
Он вырос. Стал серьёзнее, выше, сильнее.
Но своё "братик" он произносит всё так же - с любовью, уважением и неким детским восторгом, какой обычно светится в глазах у ребёнка, которому дали любимое лакомство.
- Четыре года... - повторяет Ал.
- Два года без тебя.
- И четыре - без остальных.
Только Ал так может. Может затронуть какие-то особые струны во мне, играя на них какую-то зачарованную, колдовскую музыку, побуждающую меня сказать то, чего я боялся.
Или скрывал от него.
От себя.
- Ал... Я скучаю по ним. - говорю я, почему-то переходя на шёпот, будто этот мир, услышав, раздавит меня. - По старшему лейтенанту, по Уинри, по Ден, по Хаятэ, по всем ним! - на одном дыхании выпаливаю я.
- Я знаю, брат. - мягко говорит Ал, но меня не остановить.
- Ты знаешь, как это страшно - когда лица твоих друзей стираются из памяти, оставляя только какие-то общие, расплывчатые отрывки? Когда твой мир утекает сквозь пальцы, исчезнув не только из жизни, но и постепенно забирая с собой воспоминания?
- Брат... - Ал легонько обнимает меня и стирает что-то с лица. Похоже, солёную каплю...
- Ал... Я не знаю, во что верить. - я прижимаюсь к нему. - Не знаю, что из моих воспоминаний - ложь. А что, если вся моя жизнь - это сон, бред сумасшедшего?..
- Тогда это наш общий бред. - твёрдо говорит брат.
Туман рассеивается, вновь обнажая мир. Всё те же заснеженные ели, всё те же горы на горизонте.
Интересно, сколько времени ехал наш поезд?
Час?
Полчаса?
Бесконечность?
Хотя какое это имеет значение? Важны слова, память, а не время.

Размеренный звук поезда.
Снова смотрю в окно, забываясь какими-то быстрыми мыслями.
Зима...

- Подполковник Элрик... - тихий голос раздался из-за двери кабинета. Ещё какой-то придурок...
- Войдите. - злобно выплюнул семнадцатилетний золотоволосый юноша в синей армейской форме. Стоит отметить, ему очень шло.
В кабинет вошёл молодой мужчина, ненамного старше парня. Каштановые волосы почти не касались плеч, сине-фиолетовые глаза с боязнью смотрели на начальника.
- Я-я хотел... - негромко начал он, опустив голову, но его резко прервал яростный голос юноши:
- Не мямлить при мне!
- Так точно! - военный втянул голову в плечи и, постаравшись успокоить сердцебиение, продолжил. - Вы срочно нужны генерал-майору Мустангу.
- Передай ему, что я зайду, когда закончу с отчётами. - процедил парень, вновь склоняясь к отчётам. - Свободен.
- Но ведь сро... - опешил мужчина, однако умолк, поймав взгляд своего начальника.
Хотя глаза были тёплого, янтарного цвета, в них светилась такие ненависть, презрение и ярость, что хотелось отвернуться, лишь бы не видеть их, и одновременно невозможно было оторваться от этой гипнотизирующей глубины.
Юноша хлопнул правой рукой по столу и в бешенстве заорал:
- Живо отсюда!
Военного как ветром сдуло.
Юноша медленно опустился обратно в кресло.
С тех пор, как он официально вступил в армию Аместриса и его повысили до подполковника, ему стало попадаться всё больше таких мямлящих идиотов. Эдварда бесила чужая тупость.
Глубоко вздохнув, юноша снова принялся читать отчёт. Он перечитывал его уже в третий раз, но понять его смысла никак не мог.
Как видно, ярость ещё не успокоилась, вследствие чего парень зло крикнул:
- Живо ко мне этого идиота, младшего лейтенанта Грегори!
За дверью послышался топот и суета - его боялись. Эду это нравилось, нравился тот страх, появляющийся в глазах его подопечных. Он зло усмехнулся и приготовился к представлению.

Через несколько минут - невероятно расторопно для этих тупых разгильдяев! - в его кабинет буквально впихнули престарелого военного лет пятидесяти. Он сопротивлялся, но под взглядом Элрика сник.
- Младший лейтенант Грегори? - с нежностью ласковой кобры поинтересовался Эдвард.
- Да. - старикашка гордо поднял голову и смело посмотрел на подполковника. Парня взбесила эта его горделивость, но он пока - пока! - сдержался.
- Позвольте узнать, младший лейтенант Грегори, - продолжил Элрик, сощурив глаза. - что это за каракули вы мне сдали? С каких это пор личные дневники считаются отчётами, а?
- Это не каракули и не личный дневник. - глядя прямо на юношу, произнёс старик.
- Тогда что это, по-вашему? - прошипел Элрик.
- Отчёт.
Эдвард больше мог сдерживать бешенство. Он вскочил, схватил военного за воротник и в ярости заорал:
- Ты хоть знаешь, кто я, ублюдок?!
- Знаю. - кивнул старик. - Ты - маленькая скотина, возомнившая себя важной персоной. Кому ты там, интересно, задницу подставлял, тва..?
Вспышка алхимической реакции. Замах стальным клинком. Старику в глаза уже, кажется, заглядывает сама смерть...
- Стально..?! - в дверь вошёл высокий брюнет и увидев эту картину, он прищёлкнул пальцами.
Появился огонь, помчался к юноше, и он отскочил, так и не ударив старика.
- ВЫ!! - взвыл Элрик. - Не мешайте не выполнять мою работу!
- Ты собирался убить человека! - заорал вошедший. - И какого чёрта ты решил его убить?!
Пока они спорили, Грегори скользнул за дверь. Сегодня он доказал: уйти от разгневанного Стального Подполковника Элрика живым можно, если очень повезёт...

- Стальной. - с ледяным бешенством в голосе начал Мустанг, когда Элрик соизволил-таки пройти к нему в кабинет. - Какого. Чёрта?
- А что такое? - фыркнул Эдвард. - Я, знаете ли, поддерживаю дисциплину среди своих подчинённых.
- Ты собирался его убить. - холодно напомнил генерал-майор.
- Он меня взбесил.
Мустанг зашипел, гневно глядя на юношу. Куда девался тот самый весёлый цепной пёс Аместриса? Теперь Элрик больше напоминал замороженный янтарь, а не солнце. Рою уже полгода приходилось терпеть выходки этого нового Эдварда, и, надо сказать, старые его деяния нравились ему куда больше. Уж лучше получать отчёты о разрушенных городах или свергнутой власти, чем о постоянных убийствах собственных подчинённых...
Рой встряхнулся и вновь воззрился на Стального. Он был совершенно спокоен - мол, правых не судят.
Скрипнув зубами, Мустанг отпустил подполковника Элрика и в очередной раз начал думать, как можно вернуть на место мозги этого идиота, а заодно вспомнил и событие, произошедшее полгода назад...

...Вопреки ожиданиям Мустанга, погода была солнечная. Стоял май, и деревья потихоньку возвращали себе свою зелень.
Однако людям, собравшимся на кладбище, было совершенно всё равно на это.
Именно полковнику, - а точнее, уже генерал-майору, - выпала честь прочитать речь об умершем. Убитом.
Он не мог восстановить в памяти ни единого слова из того, что говорил тогда.
Зато он помнил слёзы, катившиеся из глаз у всех присутствующих.
И у него тоже.
Только Эдвард не плакал.
Он потом сказал Рою - в один из тех редких дней, когда напоминал ещё себя прежнего - что брат бы не простил ему этих слёз.
Ещё и месяца не прошло, как Стальной смог вернуть тело своего брата, как того уже хоронили.

А через несколько дней Элрик официально вступил в армию и полностью переменился.
Мустанг скучал по старому Эду, улыбавшемуся ему, веселившего его, но ничего не мог поделать, чтобы вернуть его.

Уинри не знала, зачем Эд пригласил её в Централ. У него не сломался протез - алхимик сразу ей об этом заявил. И пригласил в город, приехать к нему.
Хотя в голосе Эда были уже привычные ледяные нотки, в груди девушки затеплился огонёк надежды - может, он наконец пришёл в себя, и это нечто вроде... свидания?
Так или иначе, механик примчалась в столицу через несколько дней.
Эд ждал её в условленном месте. Он даже улыбнулся ей - чего с ним давненько не случалось! Девушка была абсолютно счастлива. Счастлива настолько, что решила не обращать внимания на странное место их прогулки - подвалы Штаба. Она поверила объяснению Эда, что по ночам там становится очень красиво.
Они побродили по катакомбам около часа. Эд оказался прав - там было здорово! Только очень мрачно.
Наконец, Уинри осмелилась задать вопрос, мучивший её уже целых полгода.
- Эд... Скажи, а как умер Ал? - тихо, не глядя на алхимика, спросила, запинаясь, девушка.
Она почувствовала, как напрягся Эдвард.
- Ты хочешь это узнать? - равнодушно переспросил он.
- Да, - кивнула механик, нерешительно поднимая глаза на Эда.
Последним, что она запомнила, была дикая боль в голове и блеск металла.

- Уинри! - позвал девушку знакомый голос. Механик с трудом разлепила глаза.
Она висела на каменной плите на закованных в цепи руках. Перед ней стоял Эд, криво ухмыляясь. В руке у него был мясницкий огромный нож.
- Э-эд?.. - нерешительно сказала девушка, вжимаясь в плиту.
- Что такое? Ты же хотела узнать, как умер Ал. - Эдвард не спрашивал; он утверждал.
Уинри не узнавала его. Она смотрела в его глаза. Глаза, в которых горела жажда крови.
Механик закричала, но Элрик только покачал головой, плотоядно улыбаясь.
- Это самая глубокая и дальняя комната. Тебя тут не услышат. Как не услышали Ала.
"Неужели Эд сам убил своего брата?!.." - подумала Уинри, вжимаясь в стену и дёргая руками в надежде освободиться и спастись.
Но тщетно.
Эд помахал перед её лицом ножом, а затем резко опустил его на левое плечо.
Брызнула кровь, и Уинри съехала с плиты - рука осталась висеть на цепи. Она закричала от боли, на глазах выступили слёзы. Она посмотрела на оголённое мясо и нервы. Безумная боль охватила всё её тело, правая рука противно хрустнула - она не выдерживала веса девушки.
Эд тем временем осматривал отрубленную конечность, из которой потоком лилась кровь.
Уинри не узнавала его. Это не мог быть Эд, не мог! Он бы не стал такого делать...
Тем временем алхимик взял девушку за ноги и резко потянул.
Послышался хруст, и вот уже правая рука осталась висеть на плите. Девушка с грохотом упала на пол, крича от ужаса. Боль, охватившая её, была невыносимой. Она выла как собака и, с ужасом глядя на когда-то доброго и отзывчивого алхимика, начала медленно отползать, но опоры не было, и она вновь упала на спину.
Она понимала, что не выживет.
И плакала, потому что её убивает её друг.
Точнее, тело её друга, потому как это был больше не Эдвард Элрик.
Это был безумец, жаждущий крови и смерти.
Девушка хотела потерять сознание, но боль не позволяла, вновь и вновь возвращая в реальность.
А затем она вдруг прекратилась.
Уинри больше ничего не чувствовала, и ей было от этого хорошо.
Ни страха, ни боли, ни печали.
Она видела, как отлетает левая нога, но ей уже было всё равно. Смерть мягкими шагами подошла к ней и, взяв за руку, отвела её душу в лучший мир, оставив бездыханное тело лежать на залитом кровью полу.
"Веселье" Эда продолжалось около получаса.

Вдруг раздался выстрел.
Эдвард, уже склонившись над трупом, обернулся и в бешенстве зарычал.
- Я не приказывал мне мешать. - прошипел он, глядя в сторону вошедшего.
- Ты не можешь приказывать старшим по званию. - холодно отозвался голос из тьмы, и на сцене кровавого спектакля Смерти и Безумия появился генерал-майор Мустанг.
- Ублюдок... - шипел Эдвард, бросая нож на землю и преобразуя свой протез в клинок. - Я выколю тебе эти глаза, да, это будет прекрасно...
Рой с ужасом смотрел на хихикающего перед ним безумца в теле его дорогого Эда. Он не мог поверить, что его любимый мальчишка стал этим монстром с кровью в золотых глазах.
- Стальной. - старясь говорить спокойно, произнёс мужчина. - Прекрати этот балаган.
Но алхимик будто не слышал его. Он встал и, не торопясь, помахивая длинным зазубренным клинком, начал подходить к военному.
Мустанг попятился.
Это было ошибкой.
Подполковник Элрик с воем бросился на него и повалил на землю. Рой с ужасом смотрел в безумные глаза Эда.
- Да! Смотри в них, смотри! - смеялся Эдвард приближая лицо к Мустангу. - Вы все так забавно боитесь меня... И ты бойся! - выплюнул юноша.
Кровь Уинри капала с его камзола на форму Роя. Он со страхом вглядывался в глаза алхимика - безумные, налитые кровью, яростные...
И вдруг в глубине ему почудились совсем другие эмоции. Страх, печаль и извинения.
"Неужели где-то глубоко ещё жив Эд?" - удивился Огненный алхимик, и в груди зажглась надежда.
Но ей не суждено было долго продержаться. Она рассыпалась, стоило лишь Рою посмотреть на клинок.
Занесённый для удара клинок, уже двигающийся в сторону его лица.
- Нет! Остановись! - закричал Рой. - Нет!..
Вдруг глаза Эдварда охватило понимание.
Однако клинок нельзя было остановить.
Лицо Роя полыхнуло вспышкой боли, и он, закричав, потерял сознание.

...- Нет! Остановитесь! Нет!..
- С какой стати я должен останавливаться? - хохотал Энви, под жуткий аккомпанемент криков и рыданий отрывая Альфонсу вторую руку.
- Пожалуйста! - кричал сквозь слёзы Эд. - Убей лучше меня!..
- Брат... - Ал, закалившись, тихо произнёс. - Живи. Ради ме... ня...
Его голос стихал, пока не умолк совсем. Изуродованное тело Ала стало пустой оболочкой...

Рой не знал, сколько времени пролежал без сознания. Может, минуту, а может, час.
Однако очнулся он от надрывного воя. Казалось, он не мог принадлежать человеку...
Мустанг потрогал своё лицо. Он нащупал тёплую жидкость, заливавшую его глаза.
То, что осталось от его глаз.
Не стоило сомневаться, что теперь он был слеп...
От этих мыслей его оторвали громкие всхлипы и звуки глухих ударов.
- Я... я.... О боже, нет... Что я... - расслышал военный голос Эда. Он хотел позвать его, но смог лишь тихо застонать.
Удары резко прекратились. Однако всхлипывания только усилились.
- Полковник... Я думал... Вы... тоже.... - он больше не мог сказать ни слова, только ещё сильнее зарыдал.
Звуки шагов. Тёплое и холодное легло ему на живот - руки.
На Мустанга закапала вода - слёзы.
- Простите... Простите... Прости... - повторял Эд.
Не смотря на жуткую рану, Рой был счастлив. Его любимый мальчишка вернулся...

Военные объявили найденный в подвалах труп и слепоту Мустанга результатом несчастного случая.
Стальной алхимик неотступно следовал за Роем, помогая ему всем, чем только мог.
А по ночам плакал, уткнувшись в грудь своего начальника.
Нет. Теперь он был не просто начальником.
И они оба это понимали.

Полковник сидел в своём кабинете. За окном валил снег, а на столе стояла миниатюрная ёлочка - Новый Год на носу, как-никак. Рядом примостился Рысь, который, к слову, принёс пять из шести распитых Роем бутылок, и от них разливался такой запах медовухи, что все белочки в страхе разбежались. Сидел Рой и думал: чтобы ещё такого сделать, чтоб был хороший праздник.
А в пьяные головушки пьяных военных всегда приходят самые гениальные идеи...

В это же время, Эд хихикал в гостиничном номере, похлопывая по плечу Оленя, который, как известно, обычно был его худшим - почти как Мустанг - врагом. Но когда он принёс целых семь бутылок рома, то заставил Эдварда взглянуть на Упоротого по другому... Куда делся Ал, доподлинно известно не было.
В общем, сидели они и пили, как вдруг на всю комнату затрещал телефон. Эду было ближе.
- Аля, хта тм? - заорал он заплетающимся языком, подняв трубку.
- Стльной? - послышался голос полковника. - В Штб, жво, ты мн срчно нужн! - и повесил трубку.
Эд минуты три непонимающе глядел на телефон, затем ещё две думал над предложением начальника, а потом взял за шкирку глупо хихикающего Оленя и потащил в Штаб.

Через двадцать минут он, покачиваясь, предстал в дверях кабинета начальника.
- Ну и ккого хрна я тбе пндблся в кнун Нвго Гда? - заорал он, нетвёрдой походкой подходя к столу, где в полудрёме разлёгся полковник.
- А? Шта? Где? - Рой поднял голову и осмотрелся вокруг, пока через несколько секунд его взгляд не сфокусировался на Стальном.
- Ты. Нахрен. Меня. Сюда? - с паузами и более-менее чётко смог произнести Эд.
- А-аа захотелось! - нагло улыбнувшись, ответил Мустанг, приподнимая голову от столешницы.
- Ах ты гад! - замахнулся на него Эдвард, но потерял равновесие и грохнулся поверх Мустанга, затем медленно сполз с него и оказался на Рысе.
Олень, всё так же хихикающий, подполз к другу и похлопал его по плечу, задев рогами стол и оставив нехилые царапины.
- Ну шта, Рысь, и ты, Брут? - спросил он.
- Ага, конь... - не сфокусировав взгляд, произнёс Нечтовый.
- Конь? Какой конь? - встрепенулся Олень.
- Ехал я на белый кооонь... - завыл какую-то песню Рысь.
- Полосатый как овцааааа... - поддержал его Упоротый.
Пока они пели это прекрасную песню, Мустанг и Эдом умудрились трижды обняться и четырежды вдрызг рассориться.
В итоге, спустя 10 минут, пение друзей прервал крик:
- СПОРИМ!!! РЫСЬ, ОЛЕНЬ, РАЗБЕЙТЕ НАС!!!!
- Спор? Какой спор? - обнимаясь, вылезли из-под стола вышеупомянутые звери, но спорщиков разбили.
- НУ ТЕПЕРЬ ПОСМОТРИМ, КТО ИЗ НАС БЫСТРЕЕ ОТЧЁТЫ СТРОЧИТ!!! - крикнули Рой с Эдом, выхватывая ручки и листы бумаги.

Однако отвлечёмся немного от них и переместимся ненадолго к пока более-менее трезвым - ну три рюмки конька на каждую же не считаются? - Изуми и Уинри с Ризой, которые стояли в Штабной кухне (да-да, там есть и она) и готовили оливье. Услышав эти крики они, быстро доготовив вышеупомянутый салат , помчались смотреть что же там у мужиков произошло.
Узрели они следующее: Эд с Роем, нервно исписывающие по два листа в минуту и постоянно оглядывающиеся друг на друга и сравнивая бумажные кучи, и Оленя с Рысью, лежавшие, обнявшись, на полу и напевавшие какую-то песню.
- Мальчики.. Кхм... - начала Риза. - Вы чем тут, позвольте узнать, занимаетесь?
- СТРОЧИМ. - громко сказали алхимики.
- Поём. - ответили, на секунду прервав пение, звери.
- Напиваетесь. - вздохнув, подвели итог дамы и пошли обратно на кухню - за чаем, отпаивать.
Првда, по неизвестной причине чай им попался только мелиссовый - а ведь странно, был и чёрный, и зелёный... Но делать нечего. Заварив чай, девушки пошли обратно, и им опять предстала прекрасная картина:
Рысь сидел на Эде с чёрт знает откуда появившимся хлыстом, и с криками "Но, лошадка, но!!" гонял его по всему кабинету. Олень чертил трясущимися руками круг, по диаметру сильно смахивающий на оный для преобразования человека, и одновременно спорил с полковником на тему: можно ли поджечь медовуху. Мустанг же сидел на полу, размахивая бутылкой и выплёскивая оттуда половину содержимого, попутно попивая остатки.
Суровые челябинские аместрийские дамы оттащили их по углам и начали отпаивать чаем. Изуми достались двое, остальным - по одному. Вот только они, почему-то, не утихомиривались, а только ещё больше и глупее хихикали. Девушки не выдержали и сами испили сей жидкости.

Но о том, что произошло с ними, мы расскажем чуть позже, а пока перенесём наше повествование к Альфонсу, так странно исчезнувшим в начале рассказа.

А исчез он в том же направлении, что и Мей Чан - то бишь к самой редко посещаемой части города, являющейся задней стеной Штаба.
Знаете ли, не каждый день выпадает шанс побыть полностью наедине. Когда шанс, что тебя будут искать, равен нулю. Так что грех не воспользоваться!
- Мэй... - если бы доспехи могли покраснеть от смущения, Ал бы непременно сделал бы это.
- Альфонс-сама, я так рада, что вы пришли... - неспособность Ала покраснеть полностью возмещала светящаяся рожа Мэй.
Но если вы думаете, что этой ночью случилось хоть что-то, хотя бы отдалённо смахивающее на нормальность, то глубоко ошибаетесь.
В этот момент раздался хруст снега, и на сцену явился неподражаемый Зольф Кимбли, сам Багровый Алхимик. Ну и убийца союзников, но это так, мелочи жизни.
Выпил он не меньше, чем наши дорогие звери, так что шатался, хихикал и вообще никак не соответствовал своему гордому прозвищу.
Обнаружить за задней стеной Штаба кого-то он никак не ожидал, поэтому удивлённо икнул и потряс бутылкой чистейшего медицинского спирта.
Мэй спряталась за ногой Ала - благо размеры позволяли.
- Господин Кимбли, что вы тут делаете? - вежливо осведомился пожалуй единственный не выпивший ни капли сегодня вечером. Или рюмочку для храбрости Мэй считать не стоит?..
- Иду. - ответил, качнув головой, Зольф.
- Вы не могли бы идти где-нибудь в другом месте? - с убийственной тактичностью попросил Ал.
- Нэт. Нэ мог бы. - хихикнул алхимик.
- Тогда... - начал было Ал, но алхимик его прервал.
- Но и вы нэ могли бы коэ-что. Увэрэн.
- И что же это? - голосом вежливой кобры осведомился доспех.
- Да ну, у вас храбрости не хватит! - махнул рукой Багровый. Из горлышка бутылки пролилось пара капель, и ему это определённо не понравилось.
- Это у наследницы королевского рода Империи Син не хватит?! - побагровела Мэй. Рюмка аместрийской водки явно не пошла на пользу юному организму. Хотя храбрости придала, не поспоришь.
- Нэт, нэ хватит! - нагло повторился Кимбли.
- А ну-ка говори, жалкий смертный, что же не смогут сделать принцессы нашего рода! - видели когда-нибудь злобного хомячка? Ну вот Мэй была точная копия, только ещё и щёки красные - то ли от мороза, то ли от рюмочки...
- А спорим на твою честь, что не сможете поцеловаться? - наконец-таки сказал Зольф.
- Что?! Я - да не смогу?! - как-то уже совсем пьяно заорала Мэй. - Альфонс-сама, наклонись-ка!
- Мэй, может, не надо?.. - заскулил Ал, тем не менее послушно наклоняясь.
- Надо, Ал-сама, надо. - твёрдо сказала девочка, прикасаясь губами к тому месту шлема, где предполагались губы.
Ну вы же знаете, каково прилипнуть к качелям зимой в канун Нового Года? А вот Мэй нет. Девушка с тропиков, что с неё взять...
Так что она усиленно пыталась отодраться от Ала минут пять, а затем замычала таким чистым и нецарским синским матом, что у Кимбли уши бы в трубочку сложились, если бы а) Мэй не приклеилась бы намертво и б) он бы тут был.
Так что Мэй какими-то невероятными жестами и мычаниями просигнализировала Алу, что надо бы для начала найти человека, который их друг от друга отлепит (попутно не заржав во всю глотку), а потом стоило бы поискать этого милейшего человека. Убивать или казнить по настроению.

Ну и после этого лирического отступления мы возвращаемся к нашим дамам и пьяным мужикам.
А точнее, пьяным дамам и ОЧЕНЬ пьяным мужикам.
Мелиссовый чай оказался похлеще медицинского спирта Кимбли. Или, может быть, аместрийский организм просто не привык к НАСТОЛЬКО крепкому синскому чаю?.. Но не суть дело.
Итак, когда Ал с Мэй на руках прибыли в кабинет Мустанга - ну а куда ещё?! - они застали ошеломительную картину.
Изуми каталась на Олене и громко орала на Эда, чтобы принёс ещё чая. Рысь, всё так же сидевший на нём, хлыстом подгонял ржущего алхимика на кухню и на блюдечке с сиреневой каёмочкой приносил ей ещё чайничек. Риза посвящала полковника в "рыцари Ордена Сиреневого Тапка", а Мустанг назначал её "Хранительницей Раздавленного Таракана". Делали они это одновременно. Уинри самозабвенно пела сочиняемую по ходу Оду Автоброне.
Ал обалдел, на Мэй всё ещё действовала рюмочка, поэтому она громко, не своим голосом, заорала:
- Ну, кто тут ещё считает, что синские принцессы что-то не смогут, а?!
Ну точнее, она это не своим голосом замычала, но всё равно привлекла внимание.
Да тут как назло ещё из-под стола вылез Кимбли с настойкой философского камня собственного изготовления. Уж напиваться, так напиваться вусмерть!
Мэй простучала азбукой морзе Алу, что нужно этого гада изловить и по возможности хотя бы изувечить.
Но тут Олень, Рысь и Кимбли почти синхронно заорали:
- А спорим, мы знаем, что никто из вас, и даже вы вместе, не сможете сделать?!
Это была довольно сложная конструкция для празднующих Новый Год уже третий час, но на это никто не обратил внимание.
- ЭТО Я-ТО И НЕ СМОГУ?! - взвыли все разом. Даже Мэй промычала это достаточно внятно.
- Вы не сможете взорвать этот Штаб! - закончили звери и алхимик.
- СПОРИМ!!! - к ним тут же потянулось полдюжины рук. Они их пожали, и через несколько минут вся компания вместе с сопротивляющимся Алом вывалилась на улицу.
Описывать драку, возникшую в споре о том, кто начнёт, и рисование многочисленных кругов по всему периметру не буду. Отмечу лишь, что Олень, Рысь и Кимбли отошли на очень безопасное расстояние и начали очень тихо, но совсем не пьяно хихикать.
Раздался взрыв, и здание Восточного Штаба осыпалось на мелкие кусочки.
Олень, Кимбли и Рысь разом взвыли и дали друг другу по рукам.
Вы слышали когда-нибудь про зелье Неприятия? Это такая дрянь, которая помогает оставаться трезвым даже после принятия 7-8 бутылок вовнутрь. Готовить его умеет только Рысь.
Наши дорогие друзья и Кимбли, спаливший их за строением планов по взрыву Штаба, выпили это самое зелье и теперь громко праздновали свою победу под громкие негодующие крики остальных:
- Третий год подряд!.. ТРЕТИЙ ГОД, чтоб вас всех!!!...